А начиналось всё так.
Совсем неподалёку от означенного бара в останках обгорелого автобуса, кренившегося носом в канаву, сидели двое. Один из них, находившийся там, где когда-то было сиденье водителя, был одет на скорую руку в жилетку и штаны. имел конечностями жёсткую проволоку, нити которой затейливо переплетались друг с другом, а лицом - древний череп. Тот, что рядом, был самым настоящим живым человеком из плоти и крови, одетым неподобающе легко - драная и грязная футболка да кроссовки, вот и всё. Он устроился на приборной панели, болтал ногами и рисовал карандашом на куске картона, который лежал на его коленях, иногда поглядывая в осколок стекла поблизости и отыскивая там взглядом себя. Заметить их можно было бы, разве что спустившись в канаву и оттуда вдруг вглядеться в кабину.
Наконец он удивлённо огляделся по сторонам, обнаружив, что уже стало совершенно темно, и бережно, стараясь не разрушить сюрреалистический в полумраке ночи силуэт, принялся отбирать у него собственную одежду. Закончив, полез вверх, по проторенной ранее дорожке сквозь футуристические кусты ржавого металла.
Художника звали Стив, и он попал в место, где до того бывал однажды, случайно, и еле унёс ноги. На этот раз удалось прибиться хвостом к каравану какого-то неизвестного караванщика. Тот ругался, плевался, махал револьвером и угрожал застрелить, обнаружив его, но быстро успокоился, разузнав, что груз цел, и согласился оставить его при караване, выбив после долгих объяснений из "этого психа" большую часть его сбережений, и был немного удивлён, так как получил сразу больше запрошенного. По-видимому, заказов на рабов ему не поступало - нет, Стив об этом даже не задумывался, никак не желая уяснить, что между его представлениями о реальности и собственно самой жестокой реальностью есть огромная разница, шириной в целую пропасть, и, не научившись её обнаружить, он так или иначе в эту пропасть свалится.
Так это и получилось, и по прибытии в мозгу художника созрела очередная замечательная идея картины, исполнению которой он и посвятил прошедший день.
Теперь Стив держал путь к бару, из которого за отсутствие денег его как-то пнули, причём буквально, и задумчиво разглядывал целлофановый позвякивающий пакетик в собственной руке. Он не был сумасшедшим, вовсе нет, просто, раз увидев то, чем стал реальный мир, предпочёл бессознательно отрицать его и оставаться в сладком до поры до времени плену собственных иллюзий - и стал тем, кто сейчас месил грязную пыль затрёпанными кроссовками и мечтал об искусстве. Маска стала лицом: такое бывает. И, что гораздо важнее, обладатель маски был счастлив всё время своей жизни, восхищаясь звёздным небом над головой, сложной гармоний ржавых обломков и пыльных дорог, пересохшими озёрами и порушенными зданиями.
Отворив дверь, художник доброжелательно улыбнулся мускулистому типу у дверей, который, по всей вероятности, его уже забыл давно, позволил прощупать пакет и заглянуть в рюкзак, и неловко, опасаясь уронить стул или, что хуже, клиента, добрался до столика, где до того сидел человек в деловом костюме, который не заинтересовался скрипом карандаша из убитого автобуса и прошёл мимо. Усевшись наконец, он первым делом извлёк карандаш и поискал взглядом, на чём можно было бы сделать зарисовку. Нашёл только стол, огорчился немного и уселся ровнее. Карандаш исчез, но появилась какая-то электронная деталь, многочисленные рёбра которой делали её похожей на расчёску, да и назначение было по сути тем же - и деталь сразу принялась использоваться по назначению.
Под нос Стив мурлыкал донельзя музыкально, но негромко какую-то старую блюзовую песенку. Имея скудный опыт посещения баров, он, тем не менее, догадывался, что теперь надо подождать кого-то, кто заберёт деньги и принесёт еду. Кстати, хотя бы базовое осознание принципов денежной экономики далось ему, привыкшему к натуральному обмену, часто безвозмездному, очень нелегко.