Оборотень замер, глядя неподвижно на лису, которая уже не была лисой. Крик и звуки голоса, совершенно другого, непохожего на прошлый, звериный, звучали в ушах и внутри головы. Он не понимал, что они значат, но интонацию и ее значение уловил безошибочно. Зачем? Зачем тогда нападать?
Он не понимал. Не понимал, в общем-то, ее действий с самого начала, еще когда бросился следом за ней по улице, хотя сейчас и не задумался об этом. Что она хочет? Опасна ли? Но нет, кажется, не представляет угрозы... ранена...
Боится? Боялась? Пыталась убежать?
Он медленно, словно опасаясь внезапного удара, шагнул назад, убрав лапу и не отводя от лисы настороженного взгляда. Выпрямился, упираясь когтями в землю и принимая наиболее удобное положение, и в спину, заставив дернуться от удара, рявкнуть и обернуться, врезалось нечто тяжелое и острое.
Полупрозрачная тень на фоне черноты. Человекоподобная, живая тень, слишком далеко, чтобы достать... еще одна...
Еще одна. Услышали. Бежать.
Бежать было сущей пыткой, неудобной до крайности. Лапы разъезжались по камню под скрежет когтей, каждый рывок и шаг отдавался болью, сбивая с ритма еще больше, так, что одной части тела постоянно приходилось догонять другую, вынуждая резко тормозить, ускоряться, пытаясь нагнать теряющееся равновесие, нагонять, снова рваться вперед и снова чувствовать, как земля выворачивается из-под лап. Раны уже не болели, а горели без перебоя, и постоянно казалось, что в спину вот-вот врежется новый удар, но как раз осознание этого и вынуждало бежать как можно быстрее дальше и дальше, спотыкаясь, поднимаясь, хромая и снова продолжая бежать вперед с отчаянным загнанным упорством. Вроде не гонятся, вроде нет никого. Быстрее, быстрее, быстрее. Парк оставался позади, впереди поднимались вверх темные дома и такие же темные улицы, на которых даже нет фонарей и нет света. Хорошо. Хорошо, очень хорошо...
Раккан добрался до начинающейся полосы города, остановившись на углу в отбрасываемой домом тени, обернулся через плечо, с мгновенным страхом ожидая увидеть погоню, но погони не было. Не ждать. Не ждать.
Он превратился обратно, как обычно, быстро и почти незаметно для самого себя, и тогда лишь понял, насколько все нехорошо.
Даже то, как изменилось все вокруг и как стал вдруг снова чистым от тумана звериных мыслей разум, в этот раз не привлекло внимания ничуть. Первый же вдох застрял где-то на половине, оборвавшись сдавленным шипением, Раккан застыл, не шевелясь и не рискуя шевелиться, потом выдохнул, и изображение в глазах покачнулось и поплыло. Оно почти тут же вернулось в норму, но внезапно стало лихорадочно холодно и даже как-то страшно. Нет, не останавливаться. Идти.
Оборотень побрел дальше все с тем же упрямством, с которым чуть раньше бежал, заставляя себя шагать быстрее, не обращая внимания на тошноту и боль. Будь у данмеров собаки, они бы прошли по следу, пронеслось в голове, но собак он не видел, и хотелось надеяться, что их здесь действительно нет. Подальше от света, как можно дальше от парка. Если бы тут кто-то был. Если бы тут кто-то встретился...
И через несколько поворотов действительно встретился. Нервная торопящаяся куда-то фигура, должно быть, либо опаздывает, либо заблудился. Данмер, кто же еще. Подойдет.
- Стоять, - окликнул мера спокойный мрачный голос. Тот едва ли не подпрыгнул, обернулся, очень неразумно с его стороны, но, конечно, он об этом не задумывается, когда так делает. Большая часть из них не задумывается. Впрочем, ничего, кроме пустой тихой улицы, он не увидел, и расширенные красные глаза судорожно забегали, пытаясь понять, кто к нему обращался.
- Молодец, - невесело одобрил голос, - теперь снимай штаны и куртку. Давай, живее. И деньги тоже давай. Попытаешься бежать, убью.
... и то, и другое, разумеется, оказалось не по размеру, но придираться к этому было нелепо. Уже видимый, Раккан, не дослушивая, как затих вдали судорожный топот, запахнулся в новоприобретенную куртку как можно плотнее и побрел дальше наугад, заставляя себя торопиться. В глазах то мутнело, то снова прояснялось, то же самое творилось и с то исчезающими, то со снова накатывающимися звуками, но вот тошнить не прекращало, и медленно становилось холоднее и холоднее, особенно тогда, когда почти перестала стекать по животу кровь. Одна улица, другая. Площадь. Бессмысленно куда-то идти до утра, а тут есть клумба. Очень, очень любезно со стороны того, кто ее тут разбил. Оборотень переступил через низкий каменный заборчик, по холодной и такой же черной, как и в парке, траве добрался до торчащего посередине газона дерева, медленно и осторожно сполз по нему вниз, прислонился спиной и уставился вперед, в темноту. Не спать. Ни в коем случае не засыпать. Прекрасно зная, насколько примечателен может быть в пустынном ночном квартале запах чужой крови и одинокий раненый человек, он боялся заснуть. Впрочем, заснуть он боялся и так, не отпускаемый чувством, разумным или нет, что может и не проснуться.