- И что, так просто? Даже не поздороваетесь, не прикроете стыдливо глаза, не оглушите?
Немайн улыбнулась широко, потянувшись, после чего буквально разлеглась в маленькой ванне, свесив с ее края ноги и оперевшись спиной о бортик, чуть наклонив голову назад. Сказать, что она была не то, что испугана, удивлена непрошенным визитом было нельзя, наоборот, босмерка как будто весь вечер только и ждала, что какой-нибудь незнакомый тип залезет к ней в окно и предложит куда-то прогуляться. С ее жизнью и не такое бывает.
- Не могли бы Вы сначала подлить немного горячей воды? Не могу рассуждать в такой холодной воде о том, стоит мне кричать или нет.
Пришелец остановился, не доходя до ванной и опустив руки. Он стоял достаточно близко, чтобы можно было детально разглядеть черты его лица. Сейчас они выражали нечто среднее между напускной сухостью и невольным интересом, и ни одно из этих чувств не могло побороть другое.
- Вылезай, - потребовал он по-прежнему негромко, а оттого почти комично, - нам надо идти. Я не собираюсь ждать, пока ты закончишь мыться.
- А если не вылезу – понесете голой? – она фыркнула, прикрыв ладонью глаза и проведя ей до затылка, приглаживая блестящие от воды волосы назад. В это же время почти незаметно, ненадолго сузились ее ноздри. Она насмешливо взглянула на, судя по запаху, вампира, указав рукой в ту сторону, где стояла бадьи с водой, - Это ведь не займет и минуты, а мое расположение к Вам сразу заметно улучшится. Неужели жалко? – уже с ноющей интонацией добавила эльфийка, сложив руки у груди в молящем жесте.
- Понесу, - мрачно пообещал гость. Он, и верно, не пах ничем, кроме волос и кожи, и что куда красноречивей - не дышал. С добрую половину минуты он стоял, словно пытаясь понять, всерьез ли с ним говорят; потом нагнулся, поднял бадью и плеснул из нее в ванну. Бледный пар поднялся вверх, быстро тая.
- Я не могу задерживаться, - повторил мер, и его голос прозвучал вдруг настолько же нетерпеливо, насколько растерянно, - вот, теперь ты довольна? Теперь ты уже пойдешь?
- Что же Вы сразу не сказали, что Телбот? – блаженно улыбнувшись и погрузившись чуть глубже в потеплевшую воду, беззаботно спросила эльфийка, покачивая ногами, - Может, я и вовсе сразу же выскочила бы из воды и побежала собираться, а то так неловко , - для Вас, - вышло.
В общем-то, все эти манипуляции с выпрашиванием воды именно для того и были, чтобы незнакомец подошел поближе и можно было хорошо разглядеть его глаза и убедиться в том, какого они цвета. На самом деле Немайн уже сама думала вылезать из ванны еще до того, как к ней заявились.
Вылезая из воды, обтираясь полотенцем и одеваясь, она с легким неверием относилась к единственному выводу, который тут просился – те чужаки встряли в дела кланов. Это не было большой неожиданностью, конечно, но ничего хорошего означать не могло явно. Для чужаков, по крайней мере.
- И как же мы собираемся выбраться, не перебудив местных и не зацепив все возможные ловушки? Понесете на руках? – уже собранная и одетая Немайн протянула руки в сторону гостя, сдерживаясь от смеха. Потом задумчиво взглянула на него несколько мгновений.
- Я могу взять с собой оружие?
- Нет, - отрезал вампир, - не можешь. Мы вылезем через окно. Если ты не можешь, я тебя вытащу.
Он нервничал - это было бесспорно. То, откуда незнакомая босмерка так легко определила, кто он есть, его настораживало; то, что она явно не боялась, сбивало с толку. Эти эмоции Телбот пытался скрыть, но они то и дело проглядывали в его мимике, в прищуре глаз, в том, как резко и нетерпеливо он двигался, порываясь переступить с места на место, но сдерживаясь.
- Но ведь и гарантировать мне, что я вернусь, Вы не можете.
Девушка вздохнула, повернувшись назад и посмотрев на свои вещи. Лук было особенно жалко, мало ли, какой маленький босмер решит его стащить и использовать в своих целях. Фу.
- Вытаскивайте, - обернувшись к вампиру и оскалившись, сказала Немайн почти повелительно, раскинув руки в стороны.
Телбот шагнул ближе, сначала неуверенно положив руку Немайн на спину, потом весьма неумело и поспешно, а оттого грубо подхватив ее с пола на руки и развернувшись к окну. Через подоконник он перелезал спиной назад, и какой-то момент казалось, что сейчас он хватится, не удержав равновесия и полетев спиной вниз вместе со своей ношей. Не свалился, и, освобождая одну руку и прижимая босмерку к себе второй, полез вниз, пошатываясь и с трудом удерживаясь на стене. Ближе к земле он просто спрыгнул и тяжело опустился на земле, едва успев удержать Немайн на весу и, выпрямившись, опустить ее на землю.
- Не вздумай бежать, - предупредил он, - держись возле меня, делай вид, что мы... брат и сестра.
- Бра-атик! – не сдерживая себя боле ни секунды, босмерка радостно кинулась на шею несчастному, обнимая его и на нем же повиснув, - Братик, а братик, ты же не голодный? У-у, как наш папа тобой гордится, такой хороший вырос, такой славный! – потрепав Телбот за щеку, добавила она, радостно улыбаясь и глядя на него восторженно.
- Не убегу, не волнуйся, - Немайн ухмыльнулась и отряхнула юбку платья, возмущавшего ее своей длиной. И зачем нужны платья и юбки длиннее колен, в которых не побегаешь даже?
- Идем?
Телбот дернул лицом, потом дернулся сам, отшатываясь и тут же стараясь сделать вид, что этого не делал. То, что происходило, и то, как быстро и легко это происходящее выскальзывало у него из рук и начинало принадлежать босмерке, ему не нравилось абсолютно. Более того - обескураживало, сбивало с толку, злило своей вопиющей нелепостью.
- Что ты несешь? - осведомился он сквозь зубы, устремляясь вперед по улице и часто оборачиваясь.
Немайн шла, задрав голову верх, и любовалась ночным небом, тихо напевая что-то себе под нос. Отвечать на вопрос юноши она даже не нашла необходимым отвечать, лишь пожала плечами.
Провожатый отчетливо скрипнул зубами, но отвечать уже не стал. Он шел впереди, следя за Немайн краем глаза и явно готовясь к неприятностям. Особенно пристально он наблюдал за попутчицей, когда приблизились к дому; он поднялся на крыльцо, и, отворив подавшуюся под прикосновением дверь, остановился.
- Заходи первой, - приказал он, запоздало попытавшись смягчить напряженный тон.
Босмерка снова пожала плечами, как будто не понимая вовсе, чем вызвано такое поведение спутника, и удивляясь ему, хотя по блеску в ее глазах легко можно было догадаться, что Немайн специально доводила Телбот своим поведением, всячески используя ситуацию, и от его реакции получала сплошное удовольствие.
Она сделала шаг вперед и остановилась, обернувшись и следя за ее провожатым, к которому уже успела ну очень привязаться, и ожидала его действий.
Телбот шагнул за ней следом, закрывая дверь, и прихожая погрузилась в привычную полутьму. Над головой мерцала золотистым светом толстая свеча, контуры которой едва удавалось различить сквозь узорчатое стекло круглого фонаря. Тепла от нее не шло, как почувствовала Немайн, только свет. Снова слышались голоса и шорохи, коридоры расходились в разные стороны, слева уводила куда-то в темноту наверху.
Проводник остановился, крутя по сторонам головой и приоткрывая рот в недовольном, отчасти растерянном оскале. Никто не появился.
- Тебе придется подождать, - сообщил он из-за спины, - пойдем. Не шуми.
Девушка широко раскрыла рот, готовясь произвести пару восторженных или испуганных воплей, но плавно перевела это в зевания, взглянув на юношу с хитрым прищуром. Пока что все шло хорошо, разве нет?
- Да идем-идем, – с успокаивающе-насмешливым видом прошептала Немайн, нетерпеливо дернув Телбот за руку.
- Прекрати, - осадил он ее снова, - веди себя серьезно, ты не на празд... веди себя серьезно.
Коридор, другой, третий; дальше не пошли, свернув в мелкую комнатушку, расположившуюся за очередной дверью. Здесь не было почти ничего, кроме низкого дивана, на котором лежали аккуратно разложенные книги. Большая часть из них была довольно ветхой, хотя штуки три и блестели новенькими страницами и первозданно яркими обложками из крашеной кожи. Ни жанр, ни автор, ни даже время и место издания их не объединяли.
- Подожди здесь, - распорядился вампир, - ничего не трогай и не рви. Скоро к тебе придут.
Он закрыл дверь и, судя по звукам шагов, быстро куда-то удалился.
/ / Совместный пост со Скрибом.
Сообщение объединено: 17 Мая 2013, 23:59
Дождавшись, пока шаги совсем стихнут, Немайн сползла на пол, спиной упираясь в дверь, и закрыла лицо руками, трясясь. Она дышала надрывно, почти переходя на хрип; с мокрых еще волос упала пара капель воды. Она прикусила губу, сдерживаясь от всхлипов. Она обняла себя руками, но у нее не получалось унять дрожь, как бы она себя не уговаривала.
Там, тут и здесь, за каждой дверью и на каждом этаже.
Добро пожаловать в цирк уродов. Правда, урод у нас сегодня только один.
Она засмеялась, но вовремя прикрыла собственный рот руками, не издав ни одного лишнего звука. Одновременно с этим от страха из глаз брызнули слезы. Они стекали по ее щекам, челюсти и подбородку, они текли дальше, солеными становились и руки, и грудь, и шея. Слезы, как и смех, совсем не собирались прекращаться.
Давящее, выдавливающее наружу желания подчиниться законам природы и послушно лечь у самых ног того, кто в пищевой цепочке значительно выше. Не смотреть в глаза, не прикасаться к их вещам, не сметь дышать в их сторону, иначе – смерть. Иначе даже хуже, чем смерть - дальше мучения, дальше кровь, разрывающаяся плоть, принижения, успокаивающие прикосновения тела с полом или стенами, удары, синяки, вырванные зубы. Каждую минуту, каждую секунду будет одно – будет беспрерывная, бесконечная агония, растянутая настолько, насколько позволит весь их талант.
Немайн уважала таланты.
Почти физически ощущая все то божественно-возвышенное, что успел подарить ей один из Них, она встала. Она качалась и пошатывалась, ноги не хотели ее слушать, как и все тело, которому, казалось, сейчас было бы лучше всего, если бы его оставили тихонько лежать и гнить, никому не мешаясь. Рот до сих пор приходилось прикрывать, как и смахивать с щек слезы, но, кажется, босмерка вот уже в который раз справлялась.
Она направилась к дивану и буквально на шажок не дошла до него, упав. Не запутавшись и не запнувшись о что-то, просто не сумев идти дальше.
Немайн схватила себя за нижнюю губу, пальцами оцарапав дёсна нижних зубов, и резко потянула вниз, чувствуя, как в нее впиваются собственные ногти и как во рту появляется металлический привкус. Второй рукой она сдавливала себе ребра, и, замерев, ждала хрустящего звука ломающихся костей. Слезы и смех остановились сразу, не смея больше мешать процессу.
Обе свои руки босмерка засунула в рот, по очереди пытаясь максимально навредить своему любимому грязному ротику, царапая язык, щеки, небо. Подавившись слюной и кровью, она недовольно вытащила руки, размазывая кровь по лицу, шее и дальше. И, хотя ее почти колотило, она чувствовала, как самообладание возвращается к ней и тело постепенно возвращается под контроль. Резко сев, она выплюнула кровь, фыркнув, и уже продумывала, как бы все это объяснить, но страх снова услужливо обнял ее, прижимая к себе покрепче.
Она боялась Телбот. Каждого из них, их всех разом. При одном она, может, еще могла сдерживаться, да, определенно могла, но тут их слишком много. Слишком много было, есть и будет. И если каждый из них был способен хотя бы на капельку того, что проделал с ней лжебрат, - а она была уверенна, что все они были способны, и способны были намного больше, чем всего лишь на капельку, - то ее ужас перед ними, как казалось ей самой, был совершенно оправдан.
Но сейчас, сидя на полу, испачканная и остолбеневшая от страха, она была готова признать одну вещь, что была для нее страшнее всего.
Она боится Телбот не потому, что они могут с ней сделать.
Она боится Телбот не потому, какие они есть.
Она боится Телбот потому, что видит в них свой исток и свое отражение.
Она с ужасом осознавала сейчас, что была ничуть не лучше. Она вспоминала всех преданных ею, всех ограбленных и убитых, всю ту злость и мерзость, что привнесла в этот мир одним своим присутствием, и от этого ей становилось лишь хуже. Она грязная, она порочная. Она не достойна даже прикосновений Телбот или кого-либо еще, она не достойная простой смерти и не достойна даже мучений от других. Она сама и есть тот зверь, которого всегда боялась; она сама и есть тот манипулятор, который заставляет одних людей убивать других; она сама и есть то бесстыжее существо, ищущее для себя выгоду и лишь ее. На пути собственных желаний и потребностей она без колебаний могла зарезать любого, будь то прохожий или собственный брат. Ей было плевать на проблемы других, она за милую душу выдаст любого, в ней нет, на самом деле, никакой жалости, никакого сочувствия. Она погрязла в похоти, корысти, гордыне и алчности, она вся была грязной, растленной, аморальной. Она лишь играла на чужих чувствах, быстро меняя один образ за другим, скача от интриги до интриги, от предательства до предательства, от смерти к смерти. Все это лишь забавляло ее, и смерти, и боли она не боялась никогда, весь ее страх был лишь порождением низших инстинктов; так она следовала и инстинкту самосохранения в том числе.
Она, Немайн, сама была животным, с которым справиться можно было лишь истреблением.
Но одна ее часть, настоящая часть, была совсем, совсем не такой.
Заблудшая девочка, посчитавшая, что одна она, опозорившая всю семью, будет хуже, чем много разных девочек и мальчиков, женщин и мужчин, что будут тут вместо нее. Они не будут связаны с семьей и с кланом, они не принесут никакой беды, от их смерти никто не будет плакать – кому они все нужны?
Заблудшая девочка, с пробуждением принявшая то, что посчитала лучшим вариантом. Приютившая у себя сумасшествие, распрощавшаяся со всяким спокойствием, особенно со спокойствием совести. Но так она была далеко от родных, она никого уже не могла опозорить или опечалить.
О, эта маленькая заблудшая девочка, ставившая ногу на чужое горло, выпотрошившая стольких, что крови их хватит на пруд или два, оставившая без единой монеты далеко не одного и не двух маленьких мальчиков, откусившая в порыве страсти столько языков, что ими сама могла бы спокойно кормиться, вероятно, месяц.
О, эта маленькая заблудшая девочка, поверившая, что злом малым предотвратит большее зло, лишь превратила свое тело в настоящий притон для жаждущих маньяков, извращенцев, тиранов, поселив их так близко, как только могла. Маленькая девочка поселила их в себя.
О, эта маленькая заблудшая девочка, пытавшаяся сопротивляться, стоило ей понять, что же она наделала. Но руки ее опускались с каждым разом все быстрее, глядя на сотни и тысячи гадких теней внутри нее, готовых разорвать, искромсать и сожрать, стоит ей подобраться слишком близко к владению собственным телом.
И Немайн – не ее имя. Это имя всей этой совокупности и многогранности сущностей, гуляющих по самому тонкому лезвию ножа. Ту, что была настоящей, и звали не так, и впечатление она создавала совсем не такое, и никогда бы она сама не оказалась бы здесь, лицом к лицу со своим собственным зверем и своими собственными ошибками.
Сейчас, впервые за двадцать лет, маленькая девочка снова полностью управляла собственным телом и разумом, хоть и чувствовала злобу и гнев всех ее маленьких собратьев по туше. Обхватив себя руками, она плакала, уткнувшись в колени. Она как никогда раньше молила о помощи, о поддержке, об опоре, которых сейчас ей так не хватало. По ее ощущениям можно было сказать, что внутренние тени вышли вместе с ней, и сейчас они окружили ее и пытались словами, воспоминаниями, видениями задеть ее как можно глубже. Но пока что она сопротивлялась.
Она плакала, не веря тому, что чувствовала, видела и слышала и тому, сколь мерзко все это ей было. Она шевелила губами, пытаясь звать на помощь, но собственный голос еще не хотел к ней возвращаться. Она плакала сильнее, понимая, что здесь, как и где-либо еще, ей не дождаться помощи, ведь никто и никогда не захочет ей помогать. Ей казалось, что еще вчера она целовала охладевшие губы своей мертвой мамы, ей казалось, что еще пару дней назад она с трепетом вручила отцу какую-то подделку из меха, гордясь тем, что на пару секунд на его губах появилась улыбка, еще пару недель назад она сама беззаботно улыбалась, не подозревая даже, во что она себя превратит. Что все это с ней сделает.
Волна отвращения накрыла ее с головой. Из зеркала, стоявшего в углу комнаты, на нее смотрела явно раскрепощенная, но отчего-то плачущая и дрожащая, как маленькая девочка, босмерка. В ней не было и одной знакомой с детства черты, а все, что когда-то принадлежало ей, было изуродовано безвозвратно. Она всем сердцем ненавидела это порождение. Она всем сердцем ненавидела себя.
Вскочив, она ударила по зеркалу кулаком, разбив его. Ей было стыдно за то, что она приносит такие проблемы, но это было лучше, чем если бы она оставалась здесь дальше. Она взяла с пола один из осколков, ойкнув от неожиданной боли в пальцах – она, не зверь, а она, была уж очень чувствительной. От этого тоже стоило избавиться.
Она, не Немайн, поднесла осколок к краю собственного горла. Ее ноги дрожали, с щек стекали слезы, она не верила в то, что делает, она боялась сделать себе больно. Но перед ее глазами предстали все те случаи, где она могла помочь, предотвратить или не делать, но не помешала той себе, что была Немайн, не остановила ее. На нее смотрели глаза живых и мертвых, и в них она видела единственную немую просьбу, перекликавшуюся с ее собственной: «Пожалуйста, не допусти того, чтобы большее зло совершилось». Она могла подвести себя. Но не могла подвести их.
Она облизнулась, хотела было попросить о чем-нибудь Й`ффре, но испугалась того, что он оскорбится ее просьбе, да и как она смеет?
Маленькие девочки всегда умирают в одиночестве.
Она резко провела осколком поперек горла, она опять испугалась боли и крови, но почувствовав на себе ободряющие взгляды всех тех, что просили ее о помощи, ей мгновенно стало спокойнее. Она снова упала на пол, на этот раз, правда, не плача. Совсем чуть-чуть улыбаясь, не обращая внимания на собственные попытки дышать.
