Варвар по имени Ролаф открыл глаза. Глаза открылись с трудом. Наверное, потому что в голове жутко шумело, хотя Ролаф не мог вспомнить, отчего. Да и солнце, как назло, светило прямо в глаза, будто старалось их выжечь.
Ролаф опять закрыл глаза и тихо застонал. Впрочем, разумеется, тихо это было только для него; вся остальная партия вскочила от этого ужасного звука, готовясь к неизбежному нападению.
Первой поняла, в чем дело, жрица. Подобралась к раненому на повозке и начала шептать какие-то свои целительные арканы. По крайней мере, так понял Ролаф, которому стало гораздо лучше.
– Ну, как себя чувствует наш герой, наш неутомимый воитель? – хрустальным колокольчиком прозвенела она.
Ролаф перевел на нее полуосмысленный взгляд и осторожно – конечно, опять же лишь по своим меркам, ибо даже от этого звука земля под их ногами вздрогнула – уточнил:
– Твоя... кто?
– О великий Единый, ну неужели опять?! – донеслось до Ролафа откуда-то из-за спины.
Варвар перевел взгляд на жрицу. Без мешающего солнечного отсвета она оказалась вполне ничего. Посмотреть, по крайней мере, было на что. Пощупать тоже, но почему-то Ролаф сразу засомневался: а не откусит ли такая черная и остроухая за это... что-нибудь?
Впрочем, черная и остроухая вела себя достаточно мирно. Всего лишь подняла кверху изумрудные глазки, сразу же болезненно зашипев и сощурившись, но, все же совладав с собой, произнесла:
– Нам надо многое рассказать тебе, Ролаф...
– Опять, – обрубил все тот же усталый голос из-за спины.
– Две-дцать.
– Правильно, Ролаф. Двенадцать...
– ...демоном выжженных, чтоб их, раз ты теряешь память после того, как встречаешься своей безмозглой башкой с каким-то камнем. Уже после схватки. Замечательно, Ролаф.
– Остынь, Гаффин. В конце концов, до этих страстных свиданий господин варвар обычно спасает нас из самых за... замечательных ситуаций, с которыми без его мощи мы не совладали бы вовек. Остынь.
– Отличная шутка от повелителя пламени, Фесс, – огрызается этот самый Гаффин Лепус, юный и неловкий в своих массивных доспехах. Но все-таки последний взгляд, который он кидает на Ролафа перед тем как уйти в другой конец небольшого лагеря, менее враждебен.
– Пал-дин? – спрашивает Ролаф у седобородого Фесса, который как раз набивает чем-то свою трубку.
Тот качает головой.
– Нет, Ролаф. Служил в имперской разведке до начала нашего похода, но потом, как наследник... – Фесс косится, поджигает это что-то в трубке пальцем и затягивается, выпуская на волю колечко дыма. – Ах, да. Ты, конечно, не помнишь, за чем мы идем, верно?
– Да, – смущенно произносит Ролаф. Вернее, для него смущенно – один слишком наглый койкот, решившийся попробовать обокрасть людей, от этого звука уносится во тьму с диким мявом.
Фесс вдыхает и выдувает сизые кольца вновь.
– Что же, тогда позволь мне и сестре Тевеции рассказать о кольце десяти тысяч воинов.
Жрица входит в неровное пятно костра и садится рядом с Ролафом. Он блаженно жмурится, когда нежные женские руки прикасаются к оставшимся (после той битвы, в которой он опять всех спас, видимо) порезам и ссадинам.
Гаффин, хмуро наблюдавший за ними все это время, отворачивается вовсе.
– Давным-давно, – начинает жрица, – когда люди еще были близки к богам, а боги иногда становились людьми, среди них появился один, которому хватило сил создать Империю людей, сохранившую свое величие до наших дней.
– Говорят, что звук его голоса был подобен звуку трубы, – замечает Фесс, протягивая свои козлиные ноги поближе к огню.
– Наш мальчик, Гаффин, рассказывает, что он – один из последних потомков приближенного к Тому, самому первому, Императору, и что Император на смертном одре просил его предков охранять кольцо десяти тысяч воинов даже ценою собственной жизни.
– Но время шло, – Фесс, кажется, пытается нарисовать это самое время дымными кольцами. – Шли века, тысячелетия... И кольцо, равно как и иные оставленные Императором артефакты, стало считаться культовой, бесполезной безделушкой...
– Пока его не украли, – отзывается Тевеция, в глазах которой на мгновение отражается отблеск костра.
– Пока его не украли, – повторяет за ней повелитель пламени. – И все тут же решили, что если что-то украдено – значит, это что-то кому-то нужно, следовательно, представляет какую-то ценность, и, конечно, ринулись это кольцо искать.
Ролаф кивает. Он видит логику в этой цепочке рассуждений, хотя и не может выразить свое отношение точнее.
– Гаффин, разумеется, один из самых правых в этой гонке, – улыбается Тевеция, – и потому мой Орден счел своим долгом отправить меня ему на помощь.
– Как счел своим долгом помочь ему и я, старый отшельник, – хмурится Фесс.
– А... я? – спрашивает Ролаф.
– А ты встал у нас на пути и поклялся помочь ему, если он отгадает твою загадку про того, кто бел зимой и сер весной. И он, как ты понимаешь, отгадал.
Ролаф чешет макушку рукой. Даже ему это кажется глупым, но... ничего уже не поделаешь.
Они продолжают движение наутро, хотя Фесс и говорит о том, что по пустыням безопаснее передвигаться ночью. Но Гаффин непоколебим, когда заявляет старику, что воды у них достаточно, а под палящим солнцем никто из местных не напорется на них и не нападет, как это случилось ночью, в которую Ролаф получил двенадцатое за поход сотрясение.
Услышав свое имя, Ролаф угукает. Конечно, он не совсем понимает, о чем разговор, просто привыкает отзываться на свое имя — но Фесс затихает, а Тевеция поджимает красивые губки.
– А еще мы можем не уберечь кольцо, – тихо добавляет Гаффин, – если не будем скакать во весь опор.
И они скачут во весь опор.
И не успевают.
Когда они врываются в какой-то храм, который безмозглые, по словам Гаффина, воры выбрали своей базой, юнец издает пронзительный крик. Ролаф точно не знает, из-за чего. Может быть, от того, что такая же юная девчонка, как он, смотрит в никуда невидящими глазами, пытаясь прикрыть руками давно убившую ее страшную рану в животе. Может быть, потому что какой-то сверкающий перстень держит в руках подозрительного вида жирдяй и смеется во весь голос при их приближении. Может быть, все сразу.
– Ты... Ты... – Гаффин явно не знает, что сказать, и его кулаки сжимаются от ярости.
– Да, я, – спокойно улыбается жирдяй, почти наступая на руку трупа. – А теперь ты умрешь.
И надевает на свой палец кольцо.
Кажется, после этого простого действия Гаффин перестает дышать. Тевеция отступает и закрывает глаза, Фесс хмурится и ищет укрытие...
Но ничего не происходит. И, видимо, это не по плану жирдяя. Он трясет рукой, вопросительно глядя на кольцо.
Ролаф подходит просто, не скрываясь, достает топор, ухмыляется и сообщает:
– Не работать.
Затем уродливая голова жирдяя подкатывается к самым ногам Гаффина.
– Я не могу поверить, – мечется из стороны в сторону Тевенция, – Просто не могу!
Фесс выдувает из трубки очередное кольцо дыма и замечает:
– Кольцо десяти тысяч воинов не имеет магических сил, которые ему приписывали. Оно бесполезно, простая безделушка!
Перстень лежит в его руке, и камень в оправе — алый авантюрин — сумасшедше блестит на солнце, слепит Ролафу глаза.
– Но... но ведь легенды говорили, что с его помощью Император способен был призывать на свою сторону десять тысяч воинов! Именно поэтому, заберите его демоны, оно и было названо КОЛЬЦОМ ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ВОИНОВ!
Тевеция нарезает круги по их импровизированному лагерю, то и дело проходя мимо Гаффина. Но тому, кажется, нет дела — он снял свои смешные массивные доспехи и прижимает к груди насквозь пропитанный кровью шарф — Ролаф снял его с тела девчонки, чтобы обтереть лезвие топора — изредка повторяя какое-то имя.
– Мне кажется, тебе нужно поспать, Гаффин, – наконец-то заботливо замечает Фесс, увидев его состояние. Мальчишка кивает, но только после третьей попытки докричаться до него, ложится прямо на землю, подкладывая под голову окровавленную тряпку и мгновенно засыпает.
Он просыпается через несколько часов, уже посредине ночи, когда гулкий и громкий голос Ролафа отмечает практически над его ухом:
– Знаешь, Гаффин, в ваши священные тексты закралась ошибка. Первоначально оно называлось не «кольцом десяти тысяч воинов», но «кольцом воина, равного десяти тысячам».
Гаффин поднимается медленно, не отрывая напряженного взгляда от враз поумневшего варвара. Впрочем, тому, кажется, все равно – он неотрывно смотрит на алый камень в кольце.
Гаффин пытается дотянуться до меча, но потом вспоминает, что оставил его где-то там, с доспехами. Впрочем, потом он думает о том, что, кажется, меч ему вряд ли помог бы.
Затем он оглядывает лагерь, вспоминая о спутниках.
Его взгляд застывает на Фессе, который смотрит куда-то вверх, раскрыв в отчаянной гримасе рот. Тевеция рядом с ним. Гаффин не видит ее лица, только фигуру.
– Они живы, не бойся, – поясняет, отрывая от камня взгляд, Ролаф... или то, что он называл Ролафом. – Решил дать им отдохнуть после того, как они решили, что «силой кольца может овладеть только достойный» и все такое прочее. А тут – тупой варвар, который силен, как бык, ревет, как бык, и вообще туп как последняя скотина. Отличный объект для манипуляций.
– Хотя не сказать, чтобы они были совсем неправы, – бьет Гаффин наполовину наугад и встречает одобрительную усмешку. Потом до него доходит. – А... а зачем им думать, как овладеть силами кольца?
– Я не знаю, – отзывается Ролаф, – но, вероятно, для того же, для чего они нужны были тому тупому борову. Овладеть миром, например. Я слышал, в человеческой империи не слишком считаются с нелюдскими народами – чем не шанс заставить с собой считаться?
– Но... но они же хотели помочь мне! – Гаффин не понимает и не верит, ведь демоны всегда искушают.
Ролаф смеется. До слез, которые ему приходится утирать огромным пальцем.
– Поколения идут, а ваше заячье племя все не меняется, легко веря добросердечным и тупым. Или тем, кто хочет казаться добросердечными и тупыми, – добавляет он, вмиг становясь серьезным. – А теперь подумай, Лепус: почему сестру-жрицу зовут именем растения, даже дым от которого смертельно опасен? Не для того ли, чтобы в нужный момент она использовала яд, который находится на кинжале в голенище ее сапога?
Гаффин не верит до конца, но все же тянется к ногам жрицы... и рукоять тонкого стилета ластится к его ладони, как верный пес.
– Не для того послали фавны одного из немногих своих огненных магов, чтобы он справился, если женские чары потерпят...
– Хватит, – обрывает его Гаффин и смотрит в золотистые глаза. – Я знаю, демоны не лгут напрямую, и потому спрошу: они присоединились ко мне, чтобы убить, как только я найду реликвию?
Демон молчит, но наконец роняет:
– Да.
И снова смотрит на кольцо.
– Когда твой далекий предок поймал меня в эту побрякушку, я был молод и глуп. Я злился и неисчислимое количество раз пересчитывал искры этого авантюрина. Их было ровно десять тысяч – а это число является для демонов самой верной печатью.
– Но... ты же как-то сбежал? – аккуратно спрашивает Гаффин.
– Ваш Император дал мне свободу, – ухмыляется точно уже демон. – Самоуверенный кретин. Думал, что моя мощь уже не понадобится ему — и умер на следующий же день, потому что нашел противника посильнее.
– Тогда зачем устраивать свистопляску вокруг распахнутой клетки?
– Кажется, кто-то понял, что ее можно захлопнуть.
Демон щурится, но в этом прищуре Гаффин не чувствует угрозы.
– Я говорю тебе об этом лишь потому, мальчишка, что ты потерял свою девчонку.
– Ты можешь ее?!.. – вскидывается Гаффин, но встречает холодное:
– Нет. Даже если предложишь свою душу. Но представь, представь, сколько смертей повторится, если в этот камень попадет кто-то, хотя бы равный тогдашнему слабому мне — а, может и сильнее?
Гаффин кивает, кое-как облачается в свой доспех, вскакивает на оседланную лошадь – и ветром летит из лагеря. Глаза его сухие.
Объединенная армия фавнов и дриад, подошедшая к утру, нашла только трупы своих шпионов.
Гаффин был слишком добр к своим врагам.
Ролаф не был.