Раккан не мог видеть лица вампира, но точно так же он не мог не заметить возникшей паузы. Делая вид, будто не придает ей никакого значения, а поглощен размышлениями о маршруте, и одновременно, впрочем, ничуть не скрывая того, что это лишь видимость равнодушия, он все так же глядел на карту, ее, однако, почти не замечая. Он совершенно искренне и полный чистейшего внимания ждал ответа.
- Хорошо, пойдем.
Тихо и незаметно невесть когда успевшая навалиться тревожная тяжесть свалилась с плеч. Под треск и шелест пергамента редгард сложил карту пополам, скатал небрежно в трубочку, кивнул Ларсу, как могло показаться, в знак благодарности и, развернувшись, устремился быстрым, слегка нетерпеливым шагом в нужную сторону. Мысль о том, что случится, приспичь кому-либо из оставшихся проверить, куда они делись, была неприятной, но уделять ей сейчас внимание не стоило. Иногда сомнения, как ощущение боли при пытках, лезут вроде и по делу, но крайне невовремя.
Сколько времени заняла дорога до развилки, сказать было сложно — несмотря на сдержанную спешку, это было около пятнадцати минут, но точнее сказать было сложно. Возможно, если сорваться на бег, хватило бы и десяти, но так рисковать не стоило точно. В темноте не было слышно никаких посторонних звуков, только тишина со всех сторон, слева, справа, позади и впереди, внизу и над головой, темнота и тишина. И свет магического огонька, и шорох движений казались в ней ненормально яркими и звучными, и это тревожило, но тревожиться времени тоже не было. Времени не было почти на что.
Когда ноздрей снова коснулся тяжелый сырой запах, на какой-то момент даже спешка показалась неважной, сменившись жадным голодным предвкушением, но Раккан немедленно одернул себя, возвращаясь в состояние относительной трезвости. Коридор свернул и бледные отсветы заплясали по камням, стенам и потолку, но взгляд их почти не замечал, устремившись на совсем другую цель, гораздо более значимую. В стороне от уже закостеневшей туши кланфира, бесформенной в полумраке и через долю секунды после опознания уже полностью утратившей всякий интерес, развалился, вытянувшись, совсем другой, безошибочно гуманоидный. Голова откинута в сторону, криво и нелепо, шея разодрана; Раккан, оглядевшись на всякий случай по сторонам и на ненадолго прислушавшись, но ничего тревожного не различив, шагнул вперед, ближе. Разодрана, все верно. Зубами.
Ящер? А больше некому. Любопытная у них компания, куда веселее, чем можно подумать невзначай.
Вот и другие, один скрюченный и скорченный, другой сидящий под стеной и удивительно плоский, оставивший на ней, похоже, большую часть своей спины. Овцы, задравшие волка. Может, не так уж и неправы были синемордые, отправляя их сюда, против бешеного психа бешеный псих, если подумать, и вправду лучшая сила.
Торопиться надо. Торопиться.
Не размышляя больше и не мешкая зря, Раккан быстро, невольно прижимаясь к земле от неприятного сознания черной пустоты вокруг, подобрался к уже начатому покойнику, поднял его холодную тощую руку, кажущуюся в бледном свете почти черной, и, в бессчетный раз краем сознания, где-то глубоко внутри себя успев удивиться тому, что делает, вцепился в нее зубами. Кисть, пальцы, предплечье, кости забелели и почти засветились в упавшем свете сквозь блестящую черную пленку; конечно, неразумно, пронеслась в голове мысль, следовало бы начинать с желудка и печени, но разрывать и догрызаться до них в человеческом облике было бы излишне долго и муторно, а надо спешить. Он как-то и успел уже об этом забыть, хотя вроде и все это время неизменно помнил. Надо же ведь спешить. Плечо, уже любезно разорванная шея, вторая рука. Надо спешить. Кровь, тоже черная (почему здесь столь много черного?) и липкая, уже засохшая; в ней нет ни ценности, ни вкуса. Мерзкая привычка — обсасывать кости, если так подумать, даже в вырожденных правилах этикета она отдельно указана, как особо дурная, но на то они и вырожденные, ведь в какой-то степени это даже ничто иное, как внимательность к мелочам...
Все. Надо спешить.
Раккан резко поднял голову, снова прислушавшись, бросил прочь обгладываемую руку и выпрямился, вытирая рукой лицо. На смену голоду пришла сытная тошнота, редгард никогда не мог понять, вызываемая ли физическими или психологическими причинами. Сначала лежала внутри тяжестью, то напоминая о себе, то становясь будто незаметной и отдавая душной тяжестью в голову, потом подкатила к горлу, постояла там, заставляя дышать глубже и медленнее, чем обычно, и ушла, оставив за собой только одну сытость и тепло, медленно и пока что еще приятно сменяющееся снова подземной прохладой.
Но, как известно, надо было спешить.
Редгард опустил наконец руку и обернулся в сторону Ларса и света. Пора было возвращаться, и возвращаться надо было, как можно быстрее. Если у вампира нет тут каких-то своих планов.
