- Я подам сигнал иллюзией. В крайнем случае закричу. Это не проблема, господин Каро.
Цезоний кивнул Рейну и, забрав оружие, пристегнул его на правый бок. Он зажег маленький, едва освещающий хоть что-то огонек и молча и не оглядываясь отправился к реке, продолжая идти до тех пор, пока предположительно не скрылся из прямой видимости. Вероятно, на этом расстоянии можно расслышать громкий крик, но не тихую беседу.
Цезоний развел руки, позволив огоньку подняться и сделать круг над своей головой и, слегка повысив голос, позвал:
- Изгнанник, покажитесь. У меня к Вам дело. Мне нужна Ваша помощь.
Долгое время не происходило ничего. Казалось, слова Цезония либо не услышали, либо проигнорировали. Только много после, с сомнением и явной неохотой ему ответил незнакомый голос - из-за спины и сверху.
- Кто ты такой, чужая кровь? Откуда ты знаешь, кого и где звать?
Цезоний поднял глаза кверху, затем протянул руку и сжал свой огонек в кулак. И медленно обернулся.
- Меня зовут Цезоний Криспин, я друг Вашего рода. И ищу Вашей помощи - ради них. Вы выслушаете меня?
Кирилт сидел на дереве шагах в десяти над землей. Ни оружия, ни брони на нем не было, как не было видно и практически никаких эмоций на его идеально ровном лице. Глаза шевельнулись, не меняя размера и выражения. Еле уловимая, в них читалась настороженная, холодная внимательность. Ни боли, ни злости, ни усталости - только равнодушие, настолько глубокое и старое, что почти ощутимо тоскливое.
- Когда я пытался помочь им в прошлый раз, это не закончилось ничем хорошим, - ответил он сухо, - ни для них, ни для меня.
Цезоний присел на корень, опустив руки на колени и глядя на изгнанника.
- Я мог бы сказать, что в этот раз все будет иначе, но я недостаточно молод и наивен для этого. Расскажите, что произошло. Они... мне ничего не говорили, только проболтались о Вашем существовании и обреченно замолчали.
- Проболтались, - повторил он вслух, явно самому себе, - видимо, одного желания все-таки недостаточно, чтобы забыть. Тут нечего рассказывать. Я считал, что могу помочь клану, обеспечив нас новой землей и новым влиянием. Ради этого я выдал Телбот двух своих собратьев, но просчитался и ничего не достиг. На следующую ночь меня изгнали. Это все.
Криспин задумался. И вскинул голову.
- Я... ну, если назвать вещи своими именами, то... шпионил за Телбот в пользу Ваших сородичей последние десять лет. Я добился мелких успехов, но не так давно Телбот обнаружили меня. Я жив потому, что у них нет ничего кроме подозрений, и я смог уговорить Телбот дать мне шанс доказать, что они ошибаются. Они согласились в случае моего успеха... "принять" меня к себе, что даст мне море возможностей добиться чего-то большего, чем три трупа мелких сошек в пожарище, но проблема состоит в условии, которое они поставили. Позвольте объяснить поподробнее.
Он поколебался. Об этом стоило говорить деликатно.
- Я думаю, догадаться, какое это условие, совершенно несложно. Я буду прощен и принят, хотя и сомнительно, что с распростертыми объятьями, в обмен на доказательство смерти одного из Ваших сородичей. Казалось бы, зачем Телбот смерть любого произвольного Кирилт, но реакция Ваших сородичей на мое первоначальное предложение навела меня на мысль почему - такое деяние не то чтобы нанесет урон непосредственно клану, а разорвет мои с ними отношения непоправимо. Мое предложение... согласен, мне стоило уже узнать их получше, чтобы понять, что они откажутся... я предложил им создать новых Кирилт и сразу убить их. И не мне объяснять Вам их реакцию.
Он сомкнул ладони.
- То есть я пришел просить Вас о жертве. Я не имею в виду лично Вас, но если Вы согласитесь на мой "бесчеловечный" первоначальный план... или знаете Кирилт-полукровок, которые могут сойти за настоящих... Ну и... конечно, речь именно о возможности, а не о том, что я попытаюсь убить Вас в случае отказа. Моя жизнь зависит от этого... только по мнению Телбот. Я могу просто покинуть Валенвуд в случае неудачи.
Изгнанник не перебивал. Он все еще продолжал следить взглядом за каждым движением Криспина, но делал это скорее машинально. Его взгляд, потерявшись, постепенно обратился в себя. Несколько раз на лице мелькала и тут же гасла улыбка, нездоровая, вымученная и совершенно лишенная как веселья, так и даже насмешки.
- Я мог бы не поверить тебе, - заключил он, когда Цезоний закончил говорить, - но я не представляю, зачем Телбот пытаться меня убить сейчас, поэтому сочту, что ты говоришь мне правду. И если это действительно так, будь осторожен. Очень осторожен. Обычно им достаточно самого малого подозрения, чтобы вынести приговор. Если с тобой они обошлись иначе - они чего-то от тебя хотят. На что-то рассчитывают.
Он немного помолчал и добавил с еще большим спокойствием:
- Я не соглашусь на твой план. Я уже причинил своему роду и Прародителю достаточно зла, чтобы не хотеть продолжения. А полукровка никогда не сойдет за настоящего вампира, и ты это должен знать. Ты приходишь сюда и предлагаешь мне возможность хотя бы частью искупить мою вину, но сделать это через смерть. Я не знаю, по своей ли воле ты играешь на моих чувствах, используя их для достижения своей цели, либо же это получается случайно. Но у тебя получается.
Он обернулся к Цезонию всем телом, по-прежнему хладнокровный и почти невозмутимый, но было видно, как неестественно напряглись и заострились черты его лица.
- Что ты собираешься принести им? Голову? Тело? Меня самого?
Слова Кирилт уязвили больно - он, собственно, угадал примерное положение дел. Не то чтобы Цезоний собирался целенаправленно заставить изгнанника пожертвовать собой, но... А потом второй укол - на этот раз ненависти. К Нормандилу, за то, что играючи вынуждает идти на сделки с совестью. Цезоний нередко этим занимался, что не мешало ему ненавидеть, когда его принуждают к таким обстоятельствам.
- Голову, - тихо сказал он.
Белокожий не ответил сразу. Недолго - хотя показалось, что заняло это куда больше времени - он сидел наверху и продолжал смотреть Цезонию в глаза. Потом не спрыгнул - скорее, соскользнул вниз, бесшумно приземляясь в ползучую прибрежную траву совсем неподалеку от Криспина.
- У меня будет просьба, - поделился он негромко, - я не охотился довольно давно. Если ты не сумеешь убить меня одним ударом, что не исключено, я могу впасть в безумие и попробовать напасть. Это вряд ли пойдет на пользу.
- Понимаю, - киродиилец кивнул. Что ж, если он и сам поплатится, так, наверное, будет чуть справедливее.
Он поднял руки и расстегнул воротник.
Кирилт шагнул ближе. Сначала, явно по привычке, он положил ладонь на ухо и резко наклонил киродиильскую голову прочь от себя; поспешно смягчил это движение, убрал руку и тут же вцепился в горло. Оба клыка безо всякого ощутимого усилия прошли между мышцами шеи, отозвавшись резкой острой болью, к которой почти тут же примешалось нездоровое тепло. Нижний ряд зубов заскользил по коже, медленно ослабляя хватку. В голове зашумело, от основания черепа и до уровня сердца протянулось неприятное, холодное ощущение.
Лицо Цезония исказилось болезненной гримасой. Отвращение, желание оттолкнуть вампира было огромным, но он держал себя в руках изо всех сил. Мелькнула мысль, что можно было отдать на растерзание руку, а не шею, но тогда, киродиилец был уверен, он точно попытался бы вырваться. Руки судорожно сжались и вцепились в корень, на котором он сидел. Они заметно дрожали.
Холод успел проступить в ногах, когда Кирилт не без усилия оторвался от раны и шагнул назад, вытирая рукой рот. Бледные красные разводы, показавшиеся бы почти невидимыми на обычной коже, заметно протянулись по тыльной стороне его ладони и оставили сероватые тени в уголках рта. Оставленный укусом след медленно смыкался и зарастал, тепло, которого сейчас был явный переизбыток в голове, постепенно возвращалось всему телу.
- Благодарю, - произнес изгнанник. Его голос казался глуше, чем прежде, - постарайся… постарайся сделать так, чтобы это что-то значило. Мне неприятно от мысли, что он будет лапать мою голову.
Он опустился на колени, положил шею на очередной из выпирающих сквозь землю корней и неподвижно уставился перед собой. Мышцы еле заметно дергались, застывали и нервно срывались снова. Зрачки наконец изменили размер, расширившись. Недолгое, очень недолгое время в них стоял ни на что не обращенный, ярко выраженный страх. Кирилт словно почувствовал это, и он пропал, как и любая другая эмоция.
Цезоний грубо и бесцеремонно сгреб волю в кулак и заставил подавить головокружение и слабость. На травке можно полежать и потом. Окончательно встряхнувшись, он вытянул Рейнов меч из ножен.
- Передай... передай своему Прародителю, что я прошу у него прощения.
И занес клинок. Усилие воли, направленное на мышцы рук - и те, недавно трясшиеся, стали казаться жестче камня.
Меч резко опустился, оставив за собой в воздухе мгновенно истаявший росчерк. Он прорубился где-то до середины шеи, прежде чем кровь рванулась из растущей раны, и вонзился в корень чуть после того, как голова рухнула в траву по обратную сторону импровизированной плахи. Толстая извивающаяся лента, практически черная в ночном освещении, вырвалась из тела и дождем обрушилась вниз. Заблестели ярче и без того влажные растения, в воздухе проступил сырой железный запах, быстро растягиваясь вдоль реки и среди деревьев. Обезглавленный труп еще несколько раз содрогнулся, сбрасывая самого с себя с корня, и постепенно затих у ног Криспина. Киродиильцу показалось, что он видел, как шевельнулась и голова, но под устремленным на нее взглядом она замерла точно. Исчерченная и забрызганная темным, она казалась двуцветной и видимой лишь наполовину, где белея, а где пропадая на черном фоне. Последние капли крови сорвались с лезвия под тихое капанье, и воцарилось почти полное, шелестящее, кипящее подобие тишины.
Цезоний, опустив клинок, несколько мгновений тупо, безразлично смотрел на тело, оставаясь совершенно неподвижным, как статуя, забыв, кажется, и делать вздохи периодически. Голова трещала, изображение в глазах скакало и гримасничало, периодически мутнея и подергиваясь красным. Потом он пошевелился, зажмурив глаза и затряся головой с похвальным упорством. Не помогло. Тогда киродиилец полез в сумку и, судорожно покопавшись в ней некоторое время, извлек металлическую бутылочку с навинченной крышкой, на которой был закреплен какой-то розовато-малиновый камень. Он откупорил зелье и выпил залпом. Мерзкая гадость на момент холодом прорвалась в мозг через сосуды головы, но потом стало полегче. Итак, теперь он хотя бы может мыслить.
Киродиилец бросил пустой флакончик обратно в сумку и вытянул свою единственную запасную рубашку, которую взял просто чудом. Рубашка была темно-синей. Печально. Он бережно поднял голову с травы, позволил каплям крови хотя бы отчасти соскользнуть с нее и завернул в ткань, с помощью роскошных рукавов соорудив удобный для несения узел. Как жаль что больше ничего нет. Затем опустил узел на землю и обернулся к телу.
Кирилт всегда жили у берегов рек. Кажется, их Прародитель то ли любит воду, то ли, как они выражаются, живет в ней. Предположительно, изгнаннику так было бы приятнее. Цезоний поднял обезглавленное тело на руки, поднес к реке и осторожно опустил в воду.
Соскользнув с рук, тело проплыло шаг или два по поверхности воды, а потом неторопливо погрузилось в нее и скрылось под блестящей поверхностью. Цезоний не видел с берега, как оно опустилось до дна - еще раньше его заслонили собой слои густо разросшихся водорослей и зеленоватая речная муть. Кажется разве что, он видел несколько темных рыбьих теней, метнувшихся следом.
[hide]//Пост совместный. Просьба от Скриба считать за мастерский ввиду того, что ему сейчас сложно отписываться на форуме.//[/hide]